Юный актер пишет письмо своему кумиру и нежданно-негаданно получает ответ — такова первоначальная задумка, вокруг которой выстраивает повествование «Смерти и жизни Джона Ф. Донована» Ксавье Долан. На эту идею режиссера натолкнули знаменитые «Письма к молодому поэту» Райнера Марии Рильке — написанные нежнейшим небесным языком жизненно важные послания большого художника начинающему автору. Прибавим к литературным впечатлениям биографический штрих: милое фанатское письмо восьмилетнего Ксавье, адресованное Леонардо ДиКаприо, осталось без ответа, даром что после фразы «я смотрел фильм «Титаник»» малыш приписал в скобочках «5 раз». Горько-сладкий поток детских воспоминаний и полноводная река мыслей великого поэта-модерниста слились в воображении Ксавье в картину, больше похожую на каскадный водопад, — неритмичную, прерывистую, но упоительно красивую.

Для рассказа своей первой англоязычной истории Долан использует рамочную композицию по принципу сквозной линии с элементами кольцевого построения. Фильм начинается со смерти звезды американского телешоу Джона Донована (Кит Харингтон), о которой наряду с другими персонажами истории узнает преданный поклонник актера и его друг по переписке, начинающий артист и школьник-аутсайдер Руперт Тернер (чудо-мальчик из «Комнаты» Джейкоб Тремблей). Затем действие переносится на десять лет вперед, и вот уже повзрослевший Руперт (Бент Шнетцер), состоявшийся актер, дает интервью важничающей журналистке Одри Ньюхаус (Тэнди Ньютон) по поводу своей книги «Письма к молодому актеру», основанной на переписке с Донованом. Рассказывая историю Джона и свою собственную, Руперт снова и снова мысленно возвращается в прошлое, погружая нас в стержневую сюжетную линию. Беседа с репортером является рамкой основной истории, но она все же не лишена незатейливой драматургии, что позволяет считать ее некой сквозной линией фильма, который предсказуемо закольцуется в конце: мы придем к тому моменту, с которого начали, будучи уже на другом уровне знания и понимания происходящего.

Рваный, рыхлый фильм Ксавье Долана похож на неуверенного в себе тинейджера, угловатого и нескладного, но обладающего той самой непосредственностью, ранимостью и прелестью, свойственной только подросткам. Этот парнишка словно учится кататься на скейте: хочет разогнаться и лететь, раздвигая руками небо экрана, как в «Мамочке», но что-то все время мешает — то неровности монтажа, то шероховатости сценария, — и он то и дело падает, а потом лихо вскакивает и продолжает гонку, улыбаясь обезоруживающей искренностью режиссера. «Смерть и жизнь Джона Ф. Донована», пожалуй, самый бледный фильм Долана: в нем нет наэлектризованной энергетики «И все же Лоранс», надрывного драйва «Мамочки», обнажающей чувства безвыходной камерности «Это всего лишь конец света»; диалоги порой искусственно-банальны, монтаж нелогично-бессвязен, а Джон Сноу так ничего и не узнал, хотя в фиолетовой рубашке смотрелся неплохо. И всё же это Долан, и он прекрасен — безупречной визуальной эстетикой с пристальными крупными планами красивых лиц, филигранно расставленным светом и магией цвета; излюбленными темами, неизменной клиповостью, яркими актерскими работами, среди которых выделяются ювелирно сыгранные Сьюзен Сарандон и Натали Портман роли мам двух главных героев.

Ксавье снова рассуждает о самоопределении и отношениях с матерью, конфликте между необходимостью быть собой и естественной потребностью быть принятым в обществе, тотальном одиночестве и невозможности открыться другому, запретной любви и настоящей дружбе. Звучат в картине и новые для режиссера мотивы: цена и природа славы, реалии современной киноиндустрии, чудодейственная сила кинообразов, способность кино менять жизни и мир. Мысль о том, что вроде бы незнакомый человек в какой-то момент может стать по-настоящему родным, оказаться тем единственным другом, который понимает, по-подростковому симпатична: каждый из нас хотя бы раз в жизни чувствовал, что лицо на экране или голос в наушниках значат гораздо больше, чем просто голос и просто лицо. В этой перспективе переписка Руперта и Джона кажется метафорой незримой, прочной, особенной связи между творцами и зрителями. Каждый день актеры и музыканты спасают миллионы одиноких сердец и потерянных душ, но порой всей безмерности нашей любви не хватает, чтобы спасти отчаявшегося художника. «Смерть и жизнь Джона Ф. Донована» о том, что нельзя предавать себя, «надо жить, а не лгать», до конца бороться за то, что тебе по-настоящему дорого, и ничего не бояться. «Быть может, все драконы нашей жизни — это принцессы, которые ждут лишь той минуты, когда они увидят нас прекрасными и мужественными. Быть может, все страшное в конце концов есть лишь беспомощное, которое ожидает нашей помощи», — пишет в одном из вышеупомянутых «Писем молодому поэту» Рильке.

Эти простые, но такие важные мысли в сочетании с идеальной картинкой, личной интонацией и той самой голливудской атмосферой банально-пронзительной светлой грусти искупают многочисленные недостатки фильма, который в результате оставляет мягкое, едва уловимое послевкусие жажды жизни и любви. Квинтэссенция всепобеждающей простоты и чистосердечности картины — поистине долановская cцена примирения Руперта с мамой: замедленная съемка, «Stand by me» в исполнении Florence and the Machine, заливающий экран дождь, и мальчик сквозь волны и ветер бежит к единственной маме на свете…

Абсолютизация чувств, обнаженность эмоций, очаровательный нарциссизм — Ксавье продолжает снимать так, как будто ему все еще семнадцать, и это круто. Потому что умозрительности, замысловатости и зашифрованных смыслов хватает и в жизни, и в кино, а искренности и там, и там недостает. Да и в конце концов, так ли уж тридцать отличаются от семнадцати? Мы любим Долана за то, что он настоящий, и в «Смерти и жизни Джона Ф. Донована» он себе не изменяет: если вы любите Ксавье, вы полюбите этот фильм всем брюзгам назло. А критикам, обвиняющим режиссера в самоповторах, претенциозности, эстетике без внутреннего содержания, заигрывании формальными приемами, попсовости, нарочитой мелодраматичности и далее по списку можете ответить чудесной цитатой гениального Рильке: «Творения искусства всегда безмерно одиноки, и меньше всего их способна постичь критика. Лишь одна любовь может их понять и сберечь, и соблюсти к ним справедливость».

Другие работы Показать больше
Наши рекомендации Показать больше