«Хрусталь», большой успех белорусского кинопрома (Беларусь впервые за 22 года отправила фильм в оскаровский лонг-лист), но на деле маленькое кино. На родине был принят с неоднозначным ажиотажем, как какой-нибудь теткин подарок, присланный из-за границы: одними с большой радостью, другими «поворотив нос». Режиссер фильма Дарья Жук, – дебютантка в полном метре, получившая кинообразование в США и имеющая телевизионный опыт на американском HBO и российском ТНТ, – вернулась на родину, чтобы реализовать задуманный давно сценарий про молодую минчанку, мечтающую об эмиграции.
По сюжету это как бы два последовательных фильма в одном. Первый знакомит со столичной девушкой Велей, пост-стилягой или прото-хипстершей (на дворе 90-е), называй как хочешь. Для взрослых она бездельница, по ночам играющая хаус-мьюзик в унаследованных от Союза музеях. Днем же околачивает стены Американского консульства, т.к. мечтает уехать из страны, как признается позднее, потому что в Чикаго думают иначе. В добытой через единственного друга (того еще эксцентричного кадра) поддельной справке для визы закрадывается ошибка в телефонном номере. И тут начинается второй фильм: Веля отправляется в белорусскую глушь, чтобы найти тот самый телефон и ждать звонка, цена которому ее будущее. Хочешь не хочешь девушке приходится начать общаться с чуждыми ей людьми.
Фильм «Хрусталь» и его контрасты
«Хрусталь» – это еще одно звено в начатой в прошлом году цепи фильмов молодых постсоветских кинематографистов о 90-х, которое занимает свое место где-то между условно мейнстримным «Витькой Чесноком» Александра Ханта и условно артовой «Теснотой» Кантемира Балагова. Дарья Жук работает с контрастами, сталкивая столичные рейвы и деревенские застолья, яркую молодежную одежду и серую действительность, любимые героиней англицизмы и вызывающие внутреннее ёканье родные «чаво» и «шо». Другими словами – новое и закостенелое. Прием не то чтобы свежий и как-то удивляющий, но в фильме играющий не решающее значение: возможно в силу того, что мгновенно узнаваем и правдив антураж в этой снятой обманчиво по-провинциальному картине остается словно на периферии не столь широкого, почти квадратного кадра.
В центре же у Дарьи Жук, и это очевидно главное достоинство картины, человек. Человек с его особенностями и недостатками, мечтами и глупыми юношескими позами, настойчивостью, упрямостью, но и в то же самое время все-таки с готовностью слушать и помогать другим. Да, упомянутые контрасты конфликтуют, но, как показывает «Хрусталь», диалог возможен. Возможно и понимание, как в показательной сцене с провинциальным милиционером, который в конце концов сокрушается на местных жителей: «как вы мне все дороги». Да и с другими обитателями поселка Хрустальный Веля пусть с трудом, но находит общий язык.
Сознательно или нет, в угоду ли драматургии, но режиссёрша сгущает краски ближе к финалу. Наметившееся понимание между героями ставится под сомнение, отчего зритель может запросто быть сбит с толку. В следующем за поворотной конфликтной сценой фильма монологе Веля декламирует, что «женское «нет» – это по-серьезному, а не то, что думают обычно мужчины». И это вовсе можно воспринять, как авторская дань американским спонсорам фильма, конечно, желающим видеть в социальной картине и актуальную проблематику вроде #metoo. Другое дело, что сценарий писался наверняка до разгара всего этого ажиотажа, но поди ж сейчас разбери, как все было на самом деле.
Фильм «Хрусталь» и его особенная надежда
И все же «Хрусталь» не оставляет в зрителе ощущение безысходности, а значит место надежде в нем все-таки находится. Образ главной героини зарифмовывается с подростком Костей, который в последнем акте картины превращается из эпизодического персонажа в самый что ни на есть важный. Подобно Веле он тоже ведет свою борьбу с местными нравами (только не в столичных масштабах, а в провинциальных), сначала молчаливую, затем с кулаками и, в общем-то, несмотря на свой возраст понимает, что в таком доме ему не место.
В финале же на манер классического «Выпускника» Майка Николса два героя едут в автобусе на встречу будущему; в их лицах читается неопределенность, но в случае «Хрусталя», кажется, это не означает что-то плохое. Они возвращаются в Минск, за окнами автобуса виднеются транспаранты «чернобыльского шляха», определеннее обозначая эпоху. На дворе должно быть 1996-й, пик свободолюбивых настроений в стране. Дальше со свободой станет несколько сложнее. Как показывает история, кто-то все-таки уедет, кто-то останется, а кто-то уедет, но вернется; и все мы как-то будем жить.
АВТОР МИХАИЛ БОДУХИН
