Если смотреть на наградной лист Рубена Эстлунда, то легко можно сказать, что в европейском кино появился самородок, которого прежде не видывал свет. Две Золотых Пальмовых ветви с разницей в пять лет! Правда, приглядевшись к фильмографии режиссёра внимательнее, можно заметить маячки, предупреждавшие о будущем успехе Эстлунда. Его картины, ранее сугубо шведские по тональности и духу, с каждым годом становились всё более космополитичными, а прустианская разрозненность обретала всё более чёткую форму драмы с социально-политическими посланиями, при этом претендовавшими на онтологический масштаб. И нигде это не заметно так явно, как в «Треугольнике печали», который почти отказался от точки зрения конкретных людей и пытается охватить картину как можно объёмнее.
Хотя при этом центральные персонажи всё равно в сюжете есть; они в какой-то степени антипод Джеку и Розе в «Титанике» – то есть это не люди, объединённые любовью на обречённом корабле, а пара, чьи отношения окончательно разрушились после катастрофы. И если рассматривать фильм «Треугольник печали» именно как их историю, то видно, что он не лишён даже определённого изящества – при всём своём цинизме и пессимизме. Карл и Яя – самые невыносимые люди на свете, но самозабвенное любование горящей помойкой, которую и представляют их отношения, в своём роде даже приносит удовольствие – особенно когда знаешь о печальном исходе для их пары.
К сожалению, этого нельзя сказать обо всём остальном сценарии. Невыносимость всех без исключения персонажей могла бы быть показательной, не будь она навязчиво-дидактичной. То, насколько мир прогнил в каждом отдельном члене сообщества, представляющем собой модель человечества, почти роднит фильм «Треугольник печали» с каким-нибудь посредственным хоррором. В котором удовольствие от мясорубки происходит не за счёт мастерства актёра, режиссуры и практических эффектов, а от того, что наконец-то все персонажи померли. Нечто подобное происходит и в фильме – но это кульминация второго акта, а не грандиозный мизантропический финал: после него идёт ещё час времени, в рамках которого зрителя обрекают смотреть на поверхностный комментарий о социализме и диктатуре пролетариата. «Треугольнику печали» не хватает ни глубины, ни тонкости, ни хотя бы самоиронии Юлиана Радльмайера. Фильм «Треугольник печали» монотонно, многословно, а, главное, без реального понимания социальной эволюции повествует о том, как диктатура вырастает из присвоения ограниченного ресурса. Помимо всех закономерных вопросов к сюжету – поверить в то, что люди, обладающие физической силой, а со временем ещё и оружием, будут безропотно подчиняться человеку, лишённого и силы и оружия, держащегося только за счёт необоснованной наглости и набора некоторых навыков, просто невозможно. А на этом допущении весь третий акт держится…
Но и до третьего акта, раздувшего фильм до состояния умирающего горбатого кита, «Треугольник печали» вряд ли может заслуживать той социальной роли, что ему приписывают. Его длительные сцены не погружают в контекст и не создают нужного настроения, хоть бы и негативного, а просто затянуты. Его социальная критика плоска и однобока, причём в обе стороны. Он вроде бы пытается критиковать феминизм, капитализм, коммунизм, элитаризм, любой изм, но эта критика по большей части бессодержательна. Однако третий акт действительно добивает это ощущение: дело в том, что весь эмоциональный заряд был аккумулирован в огромной, занимающей почти четверть фильма, длительной сцене «пира во время чумы». А потом фильм «Треугольник печали» продолжается ещё на час, потратив всё внимание и весь зрительский заряд на чудовищное, хотя и грандиозное падение высших социальных классов.
И это мешает оценить работу всех участников съёмочной группы. Меньше всего пострадали актёры: если преодолеть порог отвращения, то можно заметить, что Харрис Дикенсон прекрасен до дрожи в роли гламурного мальчика, что Вики Берлин – звезда в каждой сцене с собой, что Златко Бурич угрожающе доминирует даже в те моменты, где он расслаблен и весел. Чуть менее интересен Вуди Харрельсон – и не по своей беде, просто его персонажа мало, и он однотонный, не то что без дуги характера, но без какого-то развития. Оператор Фредерик Вензел безумно хорошо передаёт клаустрофобию роскошной яхты и легко переключается от бесстыдного городского гламура к натурной съёмке с естественным светом. Но, возможно, это создаёт часть проблемы: местами «Треугольник печали» кажется двумя разными фильмами, и сложно провести демаркационную линию, где начинается один и заканчивается второй.
В любом случае это не очень важно. У фильма «Треугольник печали» была единая концепция, и его трагедия в том, что она не выдержана до конца. Его мудрость неинтересна, его критика бессодержательна, а попытка через резкость и цинизм передать разрушение мира приводит к двадцатиминутной оде извержения рвоты и вытекания фекальных масс из санузла под диалог о необходимости марксизма в современном дискурсе. Конечно, об утоплении богачей, нажившихся на чужом труде и нарушении закона, в собственном кале мечтает множество людей, но даже им удовольствие это не принесёт: уж слишком разочаровывающее развитие ситуации. Ну и зачем тогда, спрашивается.
