О якутском кино в последнее время говорят как о спасении российского кинематографа. Это, конечно, преувеличение, но такие громкие слова появились небезосновательно. Помимо громкого дебюта «Пугало» на «Кинотавре» и внезапной влюблённости европейских кинофестивалей в продукцию «Сахафильм», в Якутии производится крепкое жанровое кино, которое выползает за пределы узкого киноманского гетто. Нельзя сказать, что оно выстреливает в прокате – в российском прокате мало что выстреливает, и это отдельный повод для разговора – но оно становится предметом для обсуждения и для просмотра на стриминговых сервисах. Криминальное кино обогатилось самородками «Агентом Мамбо», «Феррумом», «Чуваком», «Беглым» и «Моим убийцей», жанр ужасов – «Белым снегом», «Чёрным днём», и теперь ещё к ним добавился фильм «Иччи» – крепкий традиционный ужастик, осторожно использующий якутский фольклор и достойно разворачивающий жанровые клише на российской почве.
И это особенно интересно с учётом того, что ничего примечательного в «Иччи» как будто бы нет. Он берёт этнографической экзотикой, но не эксплуатирует её чрезмерно: по сути, местный монстр мог быть и простым европейским призраком/демоном/духом/чем угодно. У него нет ни специфического образа, который можно было бы растиражировать, и нет уникального паттерна поведения. То же самое можно сказать про атмосферу и сюжет: это классическая история о нехорошем месте и семье с проблемами, которая в этом месте оказалась. Пожалуй, интересно то, что из всех российских премьер ужасов «Иччи» особенно охотно заимствует метод изображения российской действительности у русреал-драмы, но и это тоже не что-то удивительное – многие российские жанровые картины поначалу мимикрируют под российское социальное кино, в том числе и ужасы. У «Иччи» нет того, что можно было бы назвать «гиммиком» – какой-то яркой узнаваемой штуки, которая бы его продавала потенциальной аудитории; даже пресловутые шаманские танцы не занимают большого хронометража и не несут никакой специфической функции.
И, тем не менее, это отличный фильм, одновременно придерживающийся традиций и не смотрящийся вторично на фоне других схожих картин. Это в очередной раз доказывает, что даже устоявшиеся жанровые конвенции могут смотреться свежо и интересно, если они грамотно воплощаются в жизнь и поддерживаются фантазией. «Иччи» одновременно прост и загадочен: на зрителей не обрушивают тонны информации об устройстве мира, оставляя пространство для тайны и непредсказуемости. При этом происходящее не кажется не мотивированным и спонтанным: напротив, герои встречают ожидаемые (но при этом разнообразные) расплаты. И у него не трусливый финал, нормализирующий ситуацию: нет, то, как в итоге поворачивается действие, уж чем-чем, но трусливым и примирительным уж точно не назовёшь.
В основном «Иччи» козыряет атмосферой: парейдолическая мистика органично сплетается с удручающей бытовухой маленькой семейки посреди тайги и также плавно переходит к шокирующему шаманскому откровению с вкраплением хоррора. «Иччи» очень сдержан в приёмах, и не только в нагнетении ужаса: жизнь семьи, сталкивающейся с урбанизацией, с конфликтом культур и поколений не ощущается нагромождением фактурной депрессивности. Их сложности и особенности взаимоотношений и столкновения с традиционной якутской культурой показаны аккуратно и без этнографического желания купить зрителя на экзотику. В «Иччи» не просто якуты и их дикая культура, а люди, сталкивающиеся с чем-то, захороненным под пластами цивилизации – в том числе и языческой.
И это приводит к разговору о касте. В основном актёрские работы сдержанные, не совсем демонстрирующие типаж, но не слишком располагающие к импровизации. Тем не менее, каждый из актёров кажется на своём месте… кроме одного. А точнее одной. У Марины Васильевой прекрасная фильмография и интересные рисунки ролей в отдельных проектах, но в «Иччи» её образ замкнут на стереотипе о современной русской женщине из города. Не то чтобы ей не было чего играть, напротив, материала достаточно, но от каждой сцены создаётся впечатление, что актриса играет без контекста и без прошлого – просто в каждой сцене демонстрируются какие-то универсальные эмоции, по которым невозможно проследить личность её персонажа. Худи, модные кудри и зависимость от телефона – это, конечно, хорошо, но недостаточно для того, чтобы говорить о её персонаже как о личности, а не как о наборе характеристик. Это выглядит странно: конечно, её героиня и должна выделяться, но таким ли способом?
Однако в остальном придраться к актёрам не получается: они одинаково хороши как в бытовых, так и в мистических сценах, а персонаж Борислава Степанова интересен и нетипичен для фильмов ужасов такого рода, и к тому же оказывается отличным протагонистом. Эффекты в основном практические, и это просто замечательно, поскольку выглядит убедительно и помогает погружению в сюжет.
Возможно, «Иччи» стоило бы больше вдохновляться не современным состоянием якутской деревни, а фольклорным наследием, которое бы придавало происходящему национальный колорит. Но при более долгом размышлении понимаешь, что это, на самом деле, не нужно: конечно, ужастики по народным сказкам сейчас ужасно востребованы, но куда важнее снять цельную вещь с не потерянным в скримерах и джампскейрах посланием. Это у «Иччи» однозначно получилось; и для российской индустрии, всё ещё испытывающей проблемы с хорошим жанровым кино, это дорогого стоит.
